Неточные совпадения
Что
касается до внутреннего содержания «Летописца», то оно по преимуществу фантастическое
и по местам даже почти невероятное в наше просвещенное время.
Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель считает долгом оговориться, что весь его труд в настоящем случае заключается только в том, что он исправил тяжелый
и устарелый слог «Летописца»
и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не
касаясь самого содержания летописи. С первой минуты до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина,
и это одно уже может служить ручательством, с каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.
Науки бывают разные; одни трактуют об удобрении полей, о построении жилищ человеческих
и скотских, о воинской доблести
и непреоборимой твердости — сии суть полезные; другие, напротив, трактуют о вредном франмасонском
и якобинском вольномыслии, о некоторых якобы природных человеку понятиях
и правах, причем
касаются даже строения мира — сии суть вредные.
Он видел только ее ясные, правдивые глаза, испуганные той же радостью любви, которая наполняла
и его сердце. Глаза эти светились ближе
и ближе, ослепляя его своим светом любви. Она остановилась подле самого его,
касаясь его. Руки ее поднялись
и опустились ему на плечи.
Обращением этим к жене он давал чувствовать Вронскому, что желает остаться один
и, повернувшись к нему,
коснулся шляпы; но Вронский обратился к Анне Аркадьевне...
Другие мысли
и представления
касались той жизни, которою он желал жить теперь.
— Что же
касается до того, что тебе это не нравится, то извини меня, — это наша русская лень
и барство, а я уверен, что у тебя это временное заблуждение,
и пройдет.
И она боялась этого больше всего на свете
и потому скрывала от него всё, что
касалось сына.
Алексей Александрович помолчал
и потер рукою лоб
и глаза. Он увидел, что вместо того, что он хотел сделать, то есть предостеречь свою жену от ошибки в глазах света, он волновался невольно о том, что
касалось ее совести,
и боролся с воображаемою им какою-то стеной.
— Я только хочу сказать, что те права, которые меня… мой интерес затрагивают, я буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у студентов, делали обыск
и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает судьбу моих детей, братьев
и меня самого; я готов обсуждать то, что меня
касается; но судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка судить, — я не понимаю
и не могу.
— Нет, вы не хотите, может быть, встречаться со Стремовым? Пускай они с Алексеем Александровичем ломают копья в комитете, это нас не
касается. Но в свете это самый любезный человек, какого только я знаю,
и страстный игрок в крокет. Вот вы увидите.
И, несмотря на смешное его положение старого влюбленного в Лизу, надо видеть, как он выпутывается из этого смешного положения! Он очень мил. Сафо Штольц вы не знаете? Это новый, совсем новый тон.
Что же
касалось до предложения, сделанного Левиным, — принять участие, как пайщику, вместе с работниками во всем хозяйственном предприятии, — то приказчик на это выразил только большое уныние
и никакого определенного мнения, а тотчас заговорил о необходимости на завтра свезти остальные снопы ржи
и послать двоить, так что Левин почувствовал, что теперь не до этого.
Вронский
касался одной ногой земли,
и его лошадь валилась на эту ногу.
Теперь она верно знала, что он затем
и приехал раньше, чтобы застать ее одну
и сделать предложение.
И тут только в первый раз всё дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос
касается не ее одной, — с кем она будет счастлива
и кого она любит, — но что сию минуту она должна оскорбить человека, которого она любит.
И оскорбить жестоко… За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
— Хорошо, я поговорю. Но как же она сама не думает? — сказала Дарья Александровна, вдруг почему-то при этом вспоминая странную новую привычку Анны щуриться.
И ей вспомнилось, что Анна щурилась, именно когда дело
касалось задушевных сторон жизни. «Точно она на свою жизнь щурится, чтобы не всё видеть», подумала Долли. — Непременно, я для себя
и для нее буду говорить с ней, — отвечала Дарья Александровна на его выражение благодарности.
«Ты видел, — отвечала она, — ты донесешь!» —
и сверхъестественным усилием повалила меня на борт; мы оба по пояс свесились из лодки; ее волосы
касались воды; минута была решительная. Я уперся коленкою в дно, схватил ее одной рукой за косу, другой за горло, она выпустила мою одежду,
и я мгновенно сбросил ее в волны.
Я взял со стола, как теперь помню, червонного туза
и бросил кверху: дыхание у всех остановилось; все глаза, выражая страх
и какое-то неопределенное любопытство, бегали от пистолета к роковому тузу, который, трепеща на воздухе, опускался медленно; в ту минуту, как он
коснулся стола, Вулич спустил курок… осечка!
И точно, что
касается до этой благородной боевой одежды, я совершенный денди: ни одного галуна лишнего; оружие ценное в простой отделке, мех на шапке не слишком длинный, не слишком короткий; ноговицы
и черевики пригнаны со всевозможной точностью; бешмет белый, черкеска темно-бурая.
Только едва он
коснулся двери, как она вскочила, зарыдала
и бросилась ему на шею.
Я не обращал внимание на ее трепет
и смущение,
и губы мои
коснулись ее нежной щечки; она вздрогнула, но ничего не сказала; мы ехали сзади: никто не видал. Когда мы выбрались на берег, то все пустились рысью. Княжна удержала свою лошадь; я остался возле нее; видно было, что ее беспокоило мое молчание, но я поклялся не говорить ни слова — из любопытства. Мне хотелось видеть, как она выпутается из этого затруднительного положения.
А между тем герою нашему готовилась пренеприятнейшая неожиданность: в то время, когда блондинка зевала, а он рассказывал ей кое-какие в разные времена случившиеся историйки,
и даже
коснулся было греческого философа Диогена, показался из последней комнаты Ноздрев.
Чичиков начал как-то очень отдаленно,
коснулся вообще всего русского государства
и отозвался с большою похвалою об его пространстве, сказал, что даже самая древняя римская монархия не была так велика,
и иностранцы справедливо удивляются…
И оказалось ясно, какого рода созданье человек: мудр, умен
и толков он бывает во всем, что
касается других, а не себя; какими осмотрительными, твердыми советами снабдит он в трудных случаях жизни!
Именно, когда представитель всех полковников-брандеров, наиприятнейший во всех поверхностных разговорах обо всем, Варвар Николаич Вишнепокромов приехал к нему затем именно, чтобы наговориться вдоволь,
коснувшись и политики,
и философии,
и литературы,
и морали,
и даже состоянья финансов в Англии, он выслал сказать, что его нет дома,
и в то же время имел неосторожность показаться перед окошком.
Что же
касается до обысков, то здесь, как выражались даже сами товарищи, у него просто было собачье чутье: нельзя было не изумиться, видя, как у него доставало столько терпения, чтобы ощупать всякую пуговку,
и все это производилось с убийственным хладнокровием, вежливым до невероятности.
Хотя, конечно, они лица не так заметные,
и то, что называют второстепенные или даже третьестепенные, хотя главные ходы
и пружины поэмы не на них утверждены
и разве кое-где
касаются и легко зацепляют их, — но автор любит чрезвычайно быть обстоятельным во всем
и с этой стороны, несмотря на то что сам человек русский, хочет быть аккуратен, как немец.
В голове просто ничего, как после разговора с светским человеком: всего он наговорит, всего слегка
коснется, все скажет, что понадергал из книжек, пестро, красно, а в голове хоть бы что-нибудь из того вынес,
и видишь потом, как даже разговор с простым купцом, знающим одно свое дело, но знающим его твердо
и опытно, лучше всех этих побрякушек.
Счастлив писатель, который мимо характеров скучных, противных, поражающих
и печальною своею действительностью, приближается к характерам, являющим высокое достоинство человека, который из великого омута ежедневно вращающихся образов избрал одни немногие исключения, который не изменял ни разу возвышенного строя своей лиры, не ниспускался с вершины своей к бедным, ничтожным своим собратьям,
и, не
касаясь земли, весь повергался
и в свои далеко отторгнутые от нее
и возвеличенные образы.
Сомненья нет: увы! Евгений
В Татьяну, как дитя, влюблен;
В тоске любовных помышлений
И день
и ночь проводит он.
Ума не внемля строгим пеням,
К ее крыльцу, стеклянным сеням
Он подъезжает каждый день;
За ней он гонится, как тень;
Он счастлив, если ей накинет
Боа пушистый на плечо,
Или
коснется горячо
Ее руки, или раздвинет
Пред нею пестрый полк ливрей,
Или платок подымет ей.
У ночи много звезд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна,
Средь жен
и дев блестит одна.
С какою гордостью небесной
Земли
касается она!
Как негой грудь ее полна!
Как томен взор ее чудесный!..
Но полно, полно; перестань:
Ты заплатил безумству дань.
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер
и кресла, всё кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой
касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок,
и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола;
То стан совьет, то разовьет,
И быстрой ножкой ножку бьет.
Мы все учились понемногу
Чему-нибудь
и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был, по мненью многих
(Судей решительных
и строгих),
Ученый малый, но педант.
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
Сыновья его только что слезли с коней. Это были два дюжие молодца, еще смотревшие исподлобья, как недавно выпущенные семинаристы. Крепкие, здоровые лица их были покрыты первым пухом волос, которого еще не
касалась бритва. Они были очень смущены таким приемом отца
и стояли неподвижно, потупив глаза в землю.
Она не сразу ответила. Когда смысл вопроса
коснулся наконец ее духовного слуха, Ассоль встрепенулась, как ветка, тронутая рукой,
и засмеялась долгим, ровным смехом тихого торжества. Ей надо было сказать что-нибудь, но, как всегда, не требовалось придумывать — что именно; она сказала...
Катерина Ивановна, которая действительно была расстроена
и очень устала
и которой уже совсем надоели поминки, тотчас же «отрезала» Амалии Ивановне, что та «мелет вздор»
и ничего не понимает; что заботы об ди веше дело кастелянши, а не директрисы благородного пансиона; а что
касается до чтения романов, так уж это просто даже неприличности,
и что она просит ее замолчать.
А это вздор
и совсем, совсем не
касается женского вопроса!
В нетерпении он взмахнул было опять топором, чтобы рубнуть по снурку тут же, по телу, сверху, но не посмел,
и с трудом, испачкав руки
и топор, после двухминутной возни, разрезал снурок, не
касаясь топором тела,
и снял; он не ошибся — кошелек.
— Извините, сударь, — дрожа со злости, ответил Лужин, — в письме моем я распространился о ваших качествах
и поступках единственно в исполнении тем самым просьбы вашей сестрицы
и мамаши описать им: как я вас нашел
и какое вы на меня произвели впечатление? Что же
касается до означенного в письме моем, то найдите хоть строчку несправедливую, то есть что вы не истратили денег
и что в семействе том, хотя бы
и несчастном, не находилось недостойных лиц?
Что же
касается до будущей карьеры его, то она тоже казалась ей несомненною
и блестящею, когда пройдут некоторые враждебные обстоятельства; уверяла Разумихина, что сын ее будет со временем даже человеком государственным, что доказывает его статья
и его блестящий литературный талант.
Что же
касается пышной дамы, то вначале она так
и затрепетала от грома
и молнии; но странное дело: чем многочисленнее
и крепче становились ругательства, тем вид ее становился любезнее, тем очаровательнее делалась ее улыбка, обращенная к грозному поручику. Она семенила на месте
и беспрерывно приседала, с нетерпением выжидая, что наконец-то
и ей позволят ввернуть свое слово,
и дождалась.
Что же
касается до сестриц
и до братца вашего, то они действительно пристроены,
и деньги, причитающиеся им, выданы мною на каждого, под расписки, куда следует, в верные руки.
— Я думаю, что у него очень хорошая мысль, — ответил он. — О фирме, разумеется, мечтать заранее не надо, но пять-шесть книг действительно можно издать с несомненным успехом. Я
и сам знаю одно сочинение, которое непременно пойдет. А что
касается до того, что он сумеет повести дело, так в этом нет
и сомнения: дело смыслит… Впрочем, будет еще время вам сговориться…
— Нечего
и говорить, что вы храбрая девушка. Ей-богу, я думал, что вы попросите господина Разумихина сопровождать вас сюда. Но его ни с вами, ни кругом вас не было, я таки смотрел: это отважно, хотели, значит, пощадить Родиона Романыча. Впрочем, в вас все божественно… Что же
касается до вашего брата, то что я вам скажу? Вы сейчас его видели сами. Каков?
Вы
коснулись детей? — вздрогнул Андрей Семенович, как боевой конь, заслышавший военную трубу, — дети — вопрос социальный
и вопрос первой важности, я согласен; но вопрос о детях разрешится иначе.
Что же
касается до Петра Петровича, то я всегда была в нем уверена, — продолжала Катерина Ивановна Раскольникову, —
и уж, конечно, он не похож… — резко
и громко
и с чрезвычайно строгим видом обратилась она к Амалии Ивановне, отчего та даже оробела, — не похож на тех ваших расфуфыренных шлепохвостниц, которых у папеньки в кухарки на кухню не взяли бы, а покойник муж, уж конечно, им бы честь сделал, принимая их,
и то разве только по неистощимой своей доброте.
Мещанин остановился
и вдруг опять положил поклон,
коснувшись перстом пола.
— Мне кажется, особенно тревожиться нечего, ни вам, ни Авдотье Романовне, конечно, если сами не пожелаете входить в какие бы то ни было с ним отношения. Что до меня
касается, я слежу
и теперь разыскиваю, где он остановился…
Не спорю, может быть, он способствовал ускоренному ходу вещей, так сказать, нравственным влиянием обиды; но что
касается поведения
и вообще нравственной характеристики лица, то я с вами согласен.
Что же
касается до моего деления людей на обыкновенных
и необыкновенных, то я согласен, что оно несколько произвольно, но ведь я же на точных цифрах
и не настаиваю.
Петр Петрович несколько секунд смотрел на него с бледным
и искривленным от злости лицом; затем повернулся, вышел,
и, уж конечно, редко кто-нибудь уносил на кого в своем сердце столько злобной ненависти, как этот человек на Раскольникова. Его,
и его одного, он обвинял во всем. Замечательно, что, уже спускаясь с лестницы, он все еще воображал, что дело еще, может быть, совсем не потеряно
и, что
касается одних дам, даже «весьма
и весьма» поправимое.